этого последнего довода, отчасти потому, что примирение — самая лучшая политика, она слегка склонялась к тому, чтобы пригласить мистера Престона быть их гостем. Но как только Синтия услышала обсуждение этого вопроса, точнее, как только она услышала его обсуждение в отсутствие мистера Гибсона, она сказала, что, если мистер Престон окажется по этому случаю их гостем, она на бал не пойдет. Она говорила без горячности или гнева, но с такой спокойной решимостью, что Молли посмотрела на нее с удивлением. Она видела, что Синтия не отрывает взгляда от работы и не намеревается ни с кем встречаться глазами или давать какие-либо объяснения. Миссис Гибсон выглядела растерянной и раз или два, казалось, хотела задать какой-то вопрос, но не была рассержена, как того вполне ожидала Молли. С минуту она украдкой, молча наблюдала за Синтией, а потом сказала, что все-таки уступать кому-то свою туалетную комнату ей было бы неудобно и вообще не стоит больше об этом говорить. Таким образом, ни один посторонний не был приглашен остановиться у мистера Гибсона на время бала, но миссис Гибсон открыто выражала свое сожаление о вынужденном негостеприимстве и надеялась, что они смогут сделать пристройку к дому до следующего празднества в Холлингфорде.

Еще одним поводом к необычному оживлению в Холлингфорде в эту Пасху было ожидаемое возвращение семейства в Тауэрс после непривычно долгого отсутствия. Часто можно было видеть, как мистер Шипшенкс трусит туда-сюда на своем старом, тучном кобе и ведет разговоры с внимательно слушающими его каменщиками, штукатурами и стекольщиками о необходимости привести в полный порядок, по крайней мере снаружи, коттеджи, принадлежащие «милорду». Лорд Камнор владел большей частью города, и те, что жили у других домовладельцев или в собственных домах, опасаясь неприятного контраста, тоже стали приводить в порядок свои жилища. Лестницы маляров досадным образом загораживали дорогу дамам, которые изящной походкой спешили за покупками, собрав и оттянув складки платья назад, по давно ушедшей моде. В городе можно было увидеть экономку и дворецкого из Тауэрс, которые приезжали сделать заказы в различных лавках, останавливаясь то в одной, то в другой у своих фаворитов принять радушно предлагаемое угощение.

Леди Харриет приехала навестить свою прежнюю гувернантку на другой день после возвращения семейства в Тауэрс. Молли и Синтии не было дома, когда она появилась, — они выполняли кое-какие поручения миссис Гибсон, у которой имелась тайная догадка, когда именно приедет леди Харриет, и было вполне естественное желание поговорить с ее светлостью без присутствия кого-либо из критически настроенных членов собственной семьи.

Миссис Гибсон не передала Молли привет от леди Харриет, как та просила, но с великим одушевлением и интересом сообщила разнообразные новости, относящиеся к Тауэрс. Герцогиня Ментейт и ее дочь, леди Алиса, приезжают в Тауэрс, прибудут туда в день бала и намерены присутствовать на балу; бриллианты Ментейтов знамениты. Это была новость номер один. Второй новостью было то, что в Тауэрс приезжает большое число джентльменов: некоторые из них англичане, некоторые — французы. Эта новость по степени важности была бы первой, если бы существовала вероятность того, что эти джентльмены танцуют и, следовательно, могут оказаться возможными кавалерами на предстоящем балу. Но леди Харриет говорила о них как о друзьях лорда Холлингфорда — ни на что не годных ученых, по всей вероятности. И наконец, последняя новость — завтра миссис Гибсон едет в Тауэрс к позднему завтраку. Леди Камнор продиктовала леди Харриет записочку для нее с просьбой приехать; если миссис Гибсон изыщет способ добраться до Тауэрс, то одна из карет потом отвезет ее домой.

— Дорогая графиня! — с тихой нежностью проговорила миссис Гибсон. Это был монолог, произнесенный после минутной паузы, в конце всех этих новостей.

Весь остаток дня вокруг ее речей витал аристократический аромат. Одна из немногих книг, принесенных ею с собой в дом мистера Гибсона, была в розовом переплете, и по ней она изучила «Ментейта, герцога, Адольфуса Джорджа» и т. д. — настолько, что была в совершенстве осведомлена обо всех родственных связях и возможных интересах герцогини. Мистер Гибсон, вернувшись поздно вечером домой и ощутив вокруг себя атмосферу Тауэрс, шутливо вытянул губы в трубочку, словно собираясь присвистнуть. Молли почувствовала тень раздражения в его юмористической манере — она в последнее время начинала ощущать это чаще, чем ей того хотелось; она не вдумывалась в это, не пыталась сознательно проследить источник отцовской досады, но невольно чувствовала себя неспокойно, когда видела, что отец хоть в малейшей степени выведен из равновесия.

Разумеется, одноконный экипаж для миссис Гибсон был нанят. Она вернулась довольно скоро после полудня. Если она была разочарована своей беседой с графиней, то ни словом не обмолвилась об этом, как не рассказала и о том, что, приехав в Тауэрс, была вынуждена целый час ждать в утренней комнате леди Камнор, где ее одиночество скрашивала лишь ее давняя приятельница, миссис Брэдли, пока внезапно не вошла леди Харриет и не воскликнула:

— Как же так, Клэр, дорогая! Вы здесь совсем одна? А мама знает?

И после еще нескольких приветливых фраз она бросилась разыскивать ее светлость, которая была превосходно обо всем осведомлена, но слишком занята, делясь с герцогиней своей мудростью и опытом в вопросе о приданом, чтобы помнить, сколько времени миссис Гибсон провела в терпеливом одиночестве. За завтраком миссис Гибсон была втайне уязвлена предположением милорда, что она имеет обыкновение в такое время обедать, его настойчивыми радушными уговорами с другого конца стола, которые он мотивировал напоминанием о том, что для нее это — обед. Напрасно она пыталась возразить своим мягким и чистым голоском: «Ах, что вы, милорд! Я никогда не ем мяса в середине дня и почти ничего не ем за завтраком». Голос ее потерялся в общем шуме, и герцогиня вполне могла уехать с мыслью, что жена холлингфордского доктора имеет обыкновение обедать рано, то есть если бы ее светлость вообще снизошла до того, чтобы иметь какую-либо мысль об этом предмете, что предполагало бы ее осведомленность о факте существования в Холлингфорде доктора, наличия у него жены и того, что его жена — хорошенькая, слегка увядшая, элегантного вида женщина, отославшая нетронутой свою тарелку с кушаньем, которое ей очень хотелось съесть, так как она была ужасна голодна после дороги и долгого одинокого ожидания.

Затем, после завтрака, состоялось свидание с леди Камнор, которое происходило следующим образом.

— Ну вот, Клэр! Я очень рада видеть вас. Я уже думала, что никогда не вернусь в Тауэрс, но вот я здесь! В Бате нашелся такой замечательный человек — доктор Снэйп